Проза by Armago Andante
"Избавь меня от тоски, мой темный ангел", зарисовка.
- Избавь меня от тоски, мой темный ангел, - отголоски слов пронеслись по едва освещенной луной и огнями города комнате.
Занавески у открытого окна колыхались, подчиняясь ветру, приносившему с собой ритм вальса и капли дождевой мороси.
Нарцисс курил, прислонившись спиной к огромному зеркалу в старинной раме эпохи барокко – он, видно, был максималистом и безумно любил вычурность тех времен…
Дрожащий огонек кораллово-алого цвета, будто сердце этого изящного юноши при вздохе разгорался ярче, отражаясь в золотых глазах призрака в черном, одетого будто мрачная вариация знатного господина Франции семнадцатого века...
Он докурил и привычным жестом потушил о себя сигарету. К слову сказать – как звали его, было совершенно не важным, ибо он носил тысячи имен, но не откликался ни на одно (свое настоящее имя он утратил, сложно сказать, что послужило причиной подобного к себе отношения).
Выбросив окурок, тень развернулся к стеклянной глади и провел по ней своими тонкими длинными пальцами прирожденного музыканта…вздохнув, прислонился лбом к холодной поверхности, размышляя…он взрастил любовь к себе из ненависти, из отвращения и неприятия своего «Я». И ныне больше себя он любил лишь искусство, ошибочно полагая, что не имеет сердца, что есть лишь душа – наивное заблуждение, следующее за столь же наивным разделением своей сути всего на две грани: этот степной волчонок, этот самоубийца, обожающий на себе пробовать все страдания и пороки мира, этот безумный фанат Моцарта – о, как он был глуп! ...И тем не менее прекрасен.
Он обожал одиночество, предпочитал жить ночью, и в изоляции своей он выстроил миры, не доступные дневным тварям – чарующей жутковатой красотой они сводили с ума, ибо гармонично сочетали в себе нежность и жестокость, отчаянное счастье, слезы и смех…
Этот юноша был из тех, кто танцем смычка играл с огнем, кто плясал канкан на морали и танго под луной наедине с собой, рисуя легким движением кисти картины полночного бреда опьяненного коньяком и коксом рассудка…
Он играл в эту жизнь, как на своей скрипке – полностью отдаваясь процессу, словно бы его и не существовало – составлял парадокс самовлюбленности, высокомерию, пафосу и патетике…любил парадоксы…
Взгляд нарцисса скользнул по отражению бесподобного тонкого аристократичного лица, упершись в белый рояль на заднем плане. Как и все в этой комнате, тот был сделан под эпоху разврата – пересыщенный деталями и в то же время лаконичный, единый и дробленый на сотни тысяч осколков рисунок вдохновлял к сложной музыке Баха…
Златоглазый, словно ведомый неким инстинктом, приблизился к инструменту и коснулся белой клавиши - в воздухе повисла нота фа первой октавы, чистая и светлая как лучик рассветного солнца…юноша улыбнулся. Обожал эту ноту, больше любил лишь ля второй октавы на скрипке…соблазненный звучанием, сел на табурет и пробежался пальцами по клавиатуре, воспроизводя мелодию, слышанную когда-то, врезавшуюся в память на долгие годы…умиротворяющая и печальная, она уносила душу в те давно прошедшие дни невинности и чистоты, которые разум давно позабыл…
Неожиданно громко зазвонил телефон, возвращая разум из века семнадцатого в двадцать первый, разрушая идеалистичную эстетику прошлого моментом нынешним.
Белая рука слегка нервно схватила трубку и поднесла к уху. В возрожденной тишине раздался хрипловатый голос уставшего и немного раздраженного человека:
- Que?
- Здравствуй, милый, - знакомый, безумно нормальный, ехидно-ласковый голос...
...Голос рыжеволосого Ангела, зеленоглазого Дьявола, голос, несущий воспоминания о райском аду…от неожиданности призрак ударил рукой по клавишам сильно и без разбору, создав какой-то безумный коктейль из диссонансов, так подходящий моменту.
Переборов нахлынувшие воспоминания, с горькой усмешкой ответил:
- Доброй ночи, боль моя…я скучал.
- Я знаю, - казалось, что собеседник тоже ухмыляется, чертовски соблазнительно и зло, - ну что же, душа моя, как на счет встречи?
Небольшая пауза, ровно на то, чтобы сердце замерло и, спустя мгновение, вернулось к своим непосредственным обязанностям.
- Буду счастлив, - никогда не мог ему отказать, в чем винил себя безостановочно все время, пока знал его, - Избавь меня от тоски, мой темный ангел…
- Избавлю, - смех, - не сомневайся…
Сказка про Лунного Бога и поверженного Принца
...Белый снег сладко искрился под лучами солнца цвета кораллового, будто летний алый закат пропустили через лед зимнего неба. В эти хрупкие минуты, когда Светило даже прикосновением своим не могло согреть горизонт, люди бежали прятаться по своим домам, домишкам и домикам, ибо с наступлением сумерек теряли всякую уверенность в своих силах, опору и надежду на завтрашний день. Они жгли лампы, лампочки и лампадки, чтобы в искусственном свете миллиардов солнц обогреть свои никчемные лживые душонки, погрязшие в ежедневных крохотных пороках, как в болоте - медленно, но засасывает и выбраться уже нельзя...
Он шел, сжимая руки в кулаки, прочь ото дня - в ночь, которой он не страшился, ибо ему нечего было терять. Это было его время, которым он правил безраздельно. Его боялись, ненавидели, призирали, хоть и не меньше - любили, восхищались и боготворили. Дурная слава опережала своего хозяина, предвещая пришествие его и предупреждая случайных прохожих об опасности.
Это был Принц, однажды не спасший свою принцессу, проигравший и падший, полюбивший блюз, виски и шлюх наравне с покером и крепкими сигаретами...циничный, он мог показаться грубым, но лишь из-за того, что ненавидел врать, как и всякий Рыцарь. Правдой он умел бить лучше клинка, ибо слова всегда острее металла. Он никогда не плакал, ни о чем не жалел и ничего не просил. Он мог бы стать авторитетом в тюрьме, если бы ему довелось сесть, но никто не хотел его сажать, ибо снаружи он был таким же, как и тысячи других людей, разве что любил одежду чуть поярче, ибо не стеснялся своего благородного происхождения, хотя род его давно пал и погиб, практически как и он сам.
Одинокий, изведавший все оттенки вкуса спиртных напитков и отчаяния, он был влюблен и доверял одной лишь скрипке, зная, что пустить в свою душу кого-то иного было бы равносильно убийству, большинство бы просто скончалось от болевого шока, не дослушав Истину до конца, и это не говоря о том, что кто-то смог бы принять и понять слова его. Потому Принцу и не нужно было ничье понимание, хватало своего собственного...
Часто он играл ночами Небу и Луне, пытаясь угадать, что скрывается за далью звезд и черного неба...заставлял свою скрипку, петь, плакать и кричать, как кричал он сам, держа на руках бездыханное тело Принцессы, слыша как Дракон за спиной его шипит и бьет хвостом...странно, что он спасся тогда...но с тех пор меч его сломан, а сердце - растоптано. Иногда в голове змеей проскальзывала мысль "ох, лучше бы я тогда тоже умер...", но он прогонял ее, ибо почему-то знал, что должен дальше жить, хотя и не лишен был привычки медленного самоубийства волшебной пылью и прочими ядовитыми зельями, дарящими кратковременный рай...
И вот он шел к Дому у Дороги за очередной порцией забвения, лелея мысль больше никогда не проснуться. Извилистая каменная обледенелая дорога мешала ему хуже сугробов, подкованные сапоги предательски скользили, а плащ путался в ногах. Тихо матерясь на нескольких языках, Принц пытался не потерять равновесия, совершая порою довольно клоунские движения и удерживая футляр с деревянной подругой в безопасном положении; меньше всего хотел уронить ее, ибо ценил нежность в обращении с женщинами, пусть даже такого рода, к слову - нуждающимися в чуткости и понимании больше всех.
Подул ледяной ветер, режущий открытую кожу рук хуже лезвий лучших ножей, и Принц, не удержавшись, все-таки упал, сильно ударившись головой о каменный памятник павших в какой-то там войне...звон в ушах и разноцветные точки, сознание куда-то уплывало...он слышал чей-то голос и различал серебро лунного диска, переставая понимать кто он, что здесь забыл и куда шел, погружаясь в теплую заботливую черноту...
- Эй, - полушепот, - нельзя лежать в снегу так долго.
Голос. Да, он слышал этот голос раньше...только не мог вспомнить где.
- Вставай, не дело тут так глупо умирать, - сильные руки подняли его и куда-то понесли. Он полностью отдался этому странному ощущению, такому приятному, будто бы он вновь кому-то нужен...
- Кто ты? - Не открывая глаз, спросил Принц. Он считал себя обязанным знать имя спасителя.
- Я? - собеседник удивился, - странно, что ты спросил. Я - тот, кому ты так часто играешь на своей красавице...кстати, береги ее...ведь это мой подарок, помнишь?
- Помню, - хотя он ничерта не помнил, но спрашивать что-то еще просто не мог.
- Знаешь, - продолжал собеседник, - ты всегда приходил ко мне, когда тебе плохо, и делился своими чувствами, мыслями, проблемами через музыку. Ты красиво играешь. Я бы хотел целовать твои гениальные руки...
От таких слов Принц, не привыкший слышать в свой адрес ничего подобного, подавился собственной слюной и, закашлявшись, открыл глаза.
Лицо, что он увидел, поразило его своей красотой...и тем, что именно его он рисовал когда-то...самый любимый портрет то был для него...картина висела напротив его кровати, помогая встать и заставить себя дожить до следующего дня...
- Лунный Бог, - выдохнул в смятении когда-то проигравший Герой.
- Да, - ответил тот, - Я пришел к тебе. Ибо полюбил. Я люблю тебя, мой принц...понимаешь? - люблю.
Принц уже не слышал его. Он плакал. Задыхаясь, рыдал, как ребенок. Потому что был счастлив. Впервые за много-много лет счастлив.
А Лунный Бог, тепло улыбаясь, нес его на руках в свои владения...
С тех пор Принца никто не видел, только чей-то замерзший труп нашли в сугробе.
Некоторые до сих пор говорят, что ясными ночами слышат голос скрипки, нежно поющей кому-то о любви. Может быть, это Лунный Бог слушает своего возлюбленного, а может - просто очередной сумасшедший страдает бессонницей. Никто никогда не узнает кому принадлежат те прекрасные ноты, но все в этой жизни может случиться...рано или поздно, так или иначе, м?
Чертов готический принц. Глава первая
I
Невыразительная мелкая снежная крупа сыпалась с небес на темный, столь же невыразительный асфальт. Серебристо-стальные тучи своей давящей на сознание ватой простирались до самого горизонта, погружая мегаполис в серую глухоту безысходности.
Черные провалы окон на фасадах домов походили на выклеванные воронами глазницы трупов,так и не похороненных поздней осенью под белым покрывалом…
Блаженная пустота отвратительного мегаполиса иллюзорно казалась погибше-счастливой, будто посмертная маска идеального человека…
На мосту,перекинутом через почти замерзшую реку, стоял человек и тихо шептал себе поднос:
- Я сдаюсь. Просто сдаюсь, - сжал руки в кулаки, - Это конец. Точка, - к сожалению странной златоглазой личности, застывшей на краю одной из красивейших глупостей, сказанное было фактом, а не воплем отчаяния. Ну, по крайней мере, он себе так это представлял.
Резкий порыв северного ветра взметнул к небу легкий черный тканевый плащ и человек поежился. Он не планировал долго решаться на задуманное, поэтому оделся довольно легко: брюки, жилетка и рубашка составляли весь гардероб, за исключением аксессуаров, обуви, верхней одежды и прочих деталей.
Подойдя к краю, глянул вниз, на буровато-зеленые воды замусоренной ноябрьской реки. Сжав в замерзших пальцах черный ледяной металл перила, тихо выругался. Гримаса отчаянья исказила красивое бледное лицо.
- Где были твои ангелы, когда я нуждался в них, а? – с горькой усмешкой сквозь стиснутые зубы обратился юноша к небу. – Твою ж мать… - он прекрасно понимал, что не получит ответа от Бога, Дьявола или кого-то там еще, но тем не менее жаждал облечь в слова свою боль, колючей проволокой все глубже впивающуюся то ли в сердце, то ли в легкие, - Где был ты, когда я молил о тебе?
Вздохнув,он напоследок окинул взглядом осточертевший мир, прежде чем покончить со всем рази навсегда в темных пучинах самоуничтожения. Так искушает стереть всю книгу и ненавистный в ней сюжет, просто бросив бумагу в огонь умирания…но если у рукописи есть еще пустые страницы – она не сгорит…
Превратившись в крупные хлопья, снег укрывал дороги, транспорт и скелеты деревьев своим холодным муаром, успокаивая воспаленное сознание и еще больше терзая израненное«я» самоубийцы, на щеке которого замерзала хрусталем слеза…
Зияющая дыра вместо чувств и желаний, стертые краски и силуэты, раздробленное отражение в зеркале, выжженные вены души,кровавый коктейль из выблеванных чувств и слов – вот что оставалось от него, загнанного охотниками из прошлого, настоящего и еще не наступившего, зверя. Тонкая золотая ниточка Судьбы лопнула и кольчуга самообладания рассыпалась по камням образов ломанными ржавыми звеньями…
- Au fWiedersehen, ебаное все, - человек ядовито улыбнулся. Пламя сумасшествия уже ярко горело, готовое поглотить хрупкий пергамент со строчками жизни, переродив его в серебристый теплый пепел еще одной отданной преисподней души...
Стоя на узкой железной балке, безумец открыл было рот для того, чтобы сказать что-то еще, но раздавшийся из-за спины голос резко оборвал все планы.
- Эй, идиот, слезай оттуда! – чья-то рука бесцеремонно сдернула за штанину глупца с небес пафосных прощаний и перил обратно на бренную землю. Тот, запутавшись в собственной одежде, повалился в объятья неожиданного (и в тот момент совсем не желанного) спасителя, которым оказался молодой человек лет двадцати пяти с тонкими чертами лица, длинными черными,словно смоль, волосами, и весьма аристократично одетый.
Прижимая к себе трясущегося от холода и негодования горе-суицидника и с забавой смотря на него, спросил:
- И как же зовут тебя, о, обделенный мозгом человек?
Что-то в улыбке этого существа было такое, отчего его хотелось слушаться, посему против воли спасенный изобразил на своем лице маску отвращения и злобно буркнул:
-Александр.
-Замечательное имя. Я Лучиан. Приятно познакомиться, - собеседник, казалось,был невозмутим, - Ты весь дрожишь. Поехали ко мне, хоть согреешься и все расскажешь, хорошо?
Александр,поняв, что сопротивление этому сильному и уверенному в себе человеку вещь совершенно бесполезная, согласился.
II
У Лучиана была большая роскошная квартира, обставленная с высоким вкусом под викторианскую эпоху.
Изящная резная мебель красного и черного дерева, обшитая узорчатыми тканями в цветовой гамме восходящего солнца, обои и портьеры под ей стать, аккуратный низенький журнальный столик, заваленный книгами и бумагами, а так же огромное зеркало в старинной раме поражали воображение. То здесь, то там, стояли канделябры, утыканные полусгоревшими свечами, давая понять – хозяин этого дома не жаловал электричество, предпочитая ему гораздо менее яркий, но более теплый свет огоньков.
Обилие интереснейших деталей и изделий ручной работы приводило Александра в восторг, а особенно его внимание приковал к себе замечательный белый немецкий рояль работы начала двадцатого века. Получив от хозяина разрешение, гость сел за инструмент,став наигрывать красивую спокойную мелодию, уносившую сознанье музыканта к тем далеким временам, когда он был беззаботным ребенком, искавшим на стенах солнечных зайчиков…
Подойдя сзади, Лучиан положил руку на плечо пианиста и спросил «Может вина?» на что моментально получил согласие и ненадолго исчез в другой комнате.
Александр продолжал играть, словно находясь в каком-то забытьи, даже не обращая внимания на то, что уже давно стемнело и клавиш практически не видно. Да ему и не надо было видеть, руки и без того отлично знали свой путь по идеальной клавиатуре…
Постепенно музыка усложнялась, захватывая все новые и новые оттенки, прозрачные ноты стилетами падали на звонкие отражения граней, резкие переходы и перепады настроений от нежности до неистовой яростной страсти ничуть не портили по-детски невинную мелодию, украшая ее витиеватыми лентами искушенности и мастерства.
Пианист,казалось, обезумел – ничто не могло остановить его сейчас, ни один человек,никакое оружие, даже Люцифер был бы бессилен…
Музыка затмевала своим гением всю очевидность науки, весь бред религий и саму суть преисподней своим языком вечности, написанным белой кистью по звенящему зимнему воздуху рукой хрупкого смертного человека.
Лихорадочно сверкали золотые глаза являя собой то далекие звезды, то глубины страшные бездны,и вся страсть, что была в этих свете и тьме к небесам обратилась из открытой крышки рояля…
Так звучала бы кровь ангелов, распятых за порочные деяния Рая, таким было бы пение демонов, отведавших добродетель.
С последним аккордом звук оборвался и Александр обессилено сполз на рояль. В таком положении и нашел его Лучиан, спустя какое-то время вернувшийся с бутылкой вина, бокалом и чашкой ароматного чая.
-Великолепно, - похвалил он, ставя и зажигая новые свечи, - знаешь, я ведь слышал как ты играл…замечательный музыкант…- он улыбнулся и сел в кресло, - А теперь садись, - указал на соседнее, - выпей и поведай, что же довело тебя до такого бездарного проявление трусости там на мосту.
Александр,тяжело поднявшись, последовал указаниям, сев на указанное место, налив себе немного вина и слегка удивившись тому, что его новообретенный друг воздерживался от алкоголя, и начал свой рассказ.
Часы летели как минуты, так всегда бывает, когда в беседу вступают импонирующие друг другу люди. Танцующее на кончиках фитилей пламя играло бликами на золоченых вещицах, мебели, поверхности стекол и зеркал, завораживая и придавая интимное очарование всей обстановке.
За окном метель наметала сугробы, потоками снега скрывая рыжий свет фонарей и фигуры куда-то бегущих в это время людей.
Когда свечи почти догорели, и на улицу спустилась поздняя ночь, златоглазый, допивая остатки вина, закончил свой рассказ:
- И теперь мне некуда пойти. Я потерял все, даже себя, - грустно уставившись в пол,замолчал.
Он не знал, что теперь будет, ибо, по старой привычке, не рассчитывал на чью-то помощь. Да и не любил он, когда ему помогали, опасаясь впасть в зависимость от какой-либо услуги или человека. Воображал всевозможные мрачные и не очень картины разной живописности, но то, что случилось далее, он даже представить не мог.
- Хмм…- Лучиан хитро сощурился, - можешь оставаться у меня, - заметив, как Александр благодарно поднял глаза, поспешил добавить, - правда вот только маленькая проблема...постель-то у меня всего одна, - увидев, что юноша снова уставился в пол, решил утешить, - правда очень большая…
Так како собого выбора снова не было, Александр предпочел согласиться. Тем более властный, статный и красивый спаситель начинал ему безумно нравиться…
III
Постель и вправду была огромна. Роскошная, с балдахином, крепленом на четырех столбах,она занимала чуть ли не полкомнаты, услаждая взгляд черным муаром простыней,серебряной резьбой и тончайше вышитым ночным небом на покрывале цвета темного индиго…
Немного рассеяно оглядевшись, Александр присел на ее край, расстегивая рубашку. Но от волнения – ведь происходящее все еще не укладывалось у него в голове (да и после музицирования сильно ослаб) – никак не мог совладать с пуговицами и долго копался.
- Давай помогу, - ласковый голос заметившего это Лучиана прервал страдания юноши.
Встав на колени перед музыкантом, молодой человек играючи расправился с одеждой, и белая ткань была легко отброшена в угол. Своими длинными тонкими пальцами он случайно коснулся бледного хрупкого тела, сидящего перед ним, и вздрогнул от моментально возникшего дикого желания притянуть к себе и обнять это существо. Подняв глаза, Лучиан встретился взглядом с пылающим взором Александра, который все это время неотрывно следил за ним. Ощущение какой-то странной жутковатости повисло в воздухе на долю секунды, после чего бесследно исчезло.
Откинув длинные, кое-где легко седые, иссиня-черные волосы, Саша улыбнулся и произнес:
- Ты ведь испугался меня, да?
- Совсем нет, - возмутился было Лучиан, но увидев, что врать бесполезно все же признался, - Ладно. Да, но совсем чуть-чуть. Ты был немного странным…почему?
Встретив в ответ загадочную улыбку, он смутился, но тут же взял себя в руки.
Пианист мечтательно уставился на танцующий огонек свечи и его взгляд утратил остроту на какие-то несколько секунд.
- Если бы ты обнял меня, - прошептал он после небольшой паузы, - то понял бы, - глаза снова вспыхнули и полностью завладели собеседником,- все понял…
Легкие руки музыканта скользнули к теплой плоти замершего Лучиана и легли на его плечи.
- Ты бы понял, почему я пошел с тобой, вместо того, чтобы дать в морду и спрыгнуть-таки с того проклятого моста. Почему сижу перед тобой тогда, когда давно мог бы уйти искать свою судьбу на мерзлых улицах… Знаешь, то, что я играл, носит название вальса Амели…когда я был маленьким, то написал эту простую музыку для одного мальчика, которого звали так из-за его похожести на девочку стройностью и хрупкостью…своей грацией ты безумно мне его напомнил… - музыкант вздохнул и отвел взгляд.
Ошарашенный Лучиан сидел на полу, не в силах ничего ответить. Заметив, наконец,неловкость ситуации, Александр поспешил извиниться:
- Прошу прощения…не стоило нести весь это бред, вино на фоне стресса совсем меня одурманило…не советую принимать мои слова всерьез.
Юноша попробовал встать, но Лучиан, вновь обретя дар речи, остановил его,прошептав:
- Амелией был я…так звали меня больше десяти лет назад… - взял в свои ладони руки Александра, - Ты писал музыку для меня…- скользнув ближе, прижал черноволосого юношу к себе, бережно обняв и прислушавшись к его сбившемуся дыханию и участившемуся пульсу.
-Все-таки эта гребанная мечта сбылась, - тихо ответит тот, в свою очередь сомкнув объятья и закрыв глаза, - поцелуй меня, а? Пусть мой язык пробудит в тебе то, о чем я писал эти ноты десять лет назад…
Это было сравнимо с прыжком в бездну с пустыми руками.
Послушавшись, Лучиан уложил любовника на свою кровать, и, оказавшись сверху, нежно поцеловал, лаская и прикусывая алые губы…
- Милый мой, - сбивающийся от неконтролируемого дыхания шепот Александра, едва различимый в тишине темной комнаты серебристой паутинкой обвивал возбужденное сознание, - солнцем восход по сердцу, я не могу прекратить наше танго белых теней... - изящная кисть скомкала нежный муар черного постельного белья, -танцуй со мной, моя Амелия, я – твой чертов готический принц…
В едином порыве двое резко сплели свои тела, осыпая поцелуями и кусая друг друга,попутно избавляясь от остатков мешающей одежды. Они, изнемогающие от внезапно вспыхнувшей страсти, сходили с ума музыкой скрипки, чьи пронзительные всполохи нот спорили с ветром.
Длинные,крашенные черным лаком, ногти Лучиана впивались в фарфоровую кожу Александра,оставляя на ней тонкие алые полосы, украшающие и без того красивое действо…звуки давно затихшей мелодии стучали в ушах, скручивая мысли тугой спиралью вокруг одного неистового желания.
Сотни лет спрессовались в один миг, когда влюбленные, наконец, соединились и полностью завладели друг другом. Белые тела, двигающиеся в ритме танго, на тьме простыней словно светились в тусклом неровном свете, наполняющим комнату. Крики и стоны наслажденья слились в единый звук, и прочая реальность переставала иметь какое-либо значение. Все больше и больше две одинокие души растворялись в любви…
"Познание. Созидание." Одна из дневниковых записей, но довольно достойная
- Интересно, это звезда или спутник?...- крутится вчерашний голос в голове.
Теплая крыша, нагретая солнцем днем, сейчас остывающая, нежный ветер, шуршание колес машин. Я утопаю в млечном пути, раскинув руки, хочу там захлебнуться, как бы банально это не звучало, в этой бесконечно расширяющейся в каждой своей точке, крутяще-вертящейся, на первый взгляд хаотичной, системе...жаль, это почти-счастье не с кем разделить, потому оно только почти...
Плывет сознание от слишком пристального взгляда на давно погибшую звезду...не ирония ли? Как признание после смерти...
Пальцем левой руки отколупываю красную краску, смешанную с ржавчиной, рассматриваю. Может быть, это - чей-то мир. Может быть, кто-то сейчас так же отколупывает кусочек нашей галактики себе в сувенир. А, может быть, выбрасывает в помойку вместе с мусором.
Если хочешь свихнуться - представь себе бесконечность.
Она смотрит на меня, звезда. Пристально, разбросав вокруг себя ошметки облаков. Лишь один человек из всех, кого я знал, так умел смотреть...и видеть все образы беспредметной живописи наших жизней.
- Или действительно спутник? Тогда все теории рушатся в бездну, - философия этого мира непостижима, она слишком проста для смертного.
Познание. Созидание. Звезды.
Всю свою сознательную жизнь я пытаюсь познать. По крупицам, по частицам собирая систему взглядов, будто по молекуле склеивая ДНК какого-то высшего существа...и рано или поздно все снова рассыпается, как и у многих вокруг меня...наверное, не так все делаем. Надо иначе. Тысячу раз иначе. Бесконечное число попыток до самой смерти. И еще одна после бесконечной - в агонии.
Познание. Созидание. Счастье.
Когда, наконец, ты создаешь что-то достойное стать началом чего-то большего, радуешься как ребенок. Это - счастье и я бываю счастлив. Как какой-то момент, после которого в фильмах следует черный экран со словами "... years later".
Кадр на пленке жизни, когда ты откровенен с собой. Это приторно-прекрасно, не правда ли?
Познание. Созидание. Смерть.
Время не имеет значения, оно рано или поздно сойдется в одну точку, как и пространство, так что ты уже прожил всю жизнь, умер, вернулся...все, что в тебе есть, было, будет заключено в ничтожно малом и ужасно великом мгновении жизни вселенной. Но тебе кажется, что это не так, ведь мозг этого не помнит, хоть дух - осознает. Все логичное ежесекундно, хотя выглядит устойчивым, но оно умрет вместе с тобой, а чувства, которые ты созидал будут жить вечно в этом крошечном миге...
Познание. Созидание. Точка.
Голубая точка на светлеющем небе. Прохладный ветерок, остывшая за ночь крыша. Редкий лай бродячих собак. Горящий над путями фонарь, где-то проезжает дрезина. Взор звезд медленно потухает, хотя они никогда не спят. Небо из индиго меняется в ультрамарин, а потом и в кобальт, стремясь к лазури...
Познание. Созидание...Рассвет.
Последняя ночь
Опустошенный и наполненный одновременно, хрупкий кусочек идеального мертвого, как то: смальта или японский фарфор; одновременно с тем сильный и статный, будто птица хищная, шагом широким, без всяко видимого стеснения мерил ночные дороги своего любимого города.
У него была вечность на изучение и ему нравилось коротать ее именно так - ибо сей мегаполис бесконечно менялся и изучить это место действительно до конца было просто невозможным, будь у тебя хоть сотни вечностей в запасе...в конце-концов надо же было себя чем-то занять.
Не особо широкое шоссе, пустое в поздний час, радовало ощущением свободы и безнаказанности, а так же сбивчивым светом спешащих навстречу машин, от которых путник легко уворачивался. Тонкая линия только начавшей расти луны желтым изгибом повисла над фонарями, прекрасно гармонируя с рыжим туманом их света на контрасте с темно-кобальтовым небом истинно холодной зимы и каплями синих звезд...
Снег, блестящий в отражениях лучей, будто слезы замерзшего к ночи позднеосеннего дождя, казался таким спокойным, честным и утешающим, словно давно забытые руки матери, твари, живущей уже далеко не первое столетие...
Твари, забывшей свое имя и прошлое, не знающей ничего, кроме одиночества и бессмыслицы кривых перил у обвалившихся лестниц в заброшенных домах, где время от времени приходилось существовать...
Многие бы просто сошли с ума, но он ухмылялся, если ему и довелось быть помешанным, то только глубоко, в самой сердцевине давно прогнившей вечной души...ему уже ничего не было интересно: ни страсти смертных, ни - бессмертных, ни поэзия, ни проза, ни музыка, ни изящные искусства. Да, он был мастером...для толпы он умирал тысячи раз всевозможными гениями разных веков...может быть, ему довелось побыть самим Моцартом, но он не помнил этого...да ему это было и не важно...всего лишь самосовершенствование, возведенное в степень абсолюта, дошедшее до парадокса. Он любил это ровно на столько, на сколько его тошнило от подобных вещей. Скрежетал зубами, совсем как при своем первом убийстве, которое тоже давно позабыл...так же как вряд ли кто-то из людей помнит свою первую кашу с ложечки...
Его существование казалось ему тошнотворно-бессмысленным ровно в той же степени, сколь - прекрасным.
Но эта ночь была особенной. Потому что последнее - всегда не обычное, непередаваемо сладкое, непревзойденно горькое...на рассвете он решил умереть. Когда-нибудь это должно было случиться, ведь вечного не существует...все, что создано - обречено быть стертым, рано или поздно, так или иначе...и он просто выбрал свой способ, хотя вариантов было не так уж и много...
Последний раз увидеть солнце...впервые за долгое время улыбнулся своим мыслям, в груди проскочила иллюзия тепла...
"Пепел мало отличен от снега," - думал он, - "это и к лучшему...подобное к подобному, как-никак гармония..."
С собой он взял свою гитару, бывшую с ним завершающий отрезок его пути...несколько диких нот на прощание миру - то, чего он хотел...если, конечно, желание не являлось иллюзией...хотя если и являлось ею - то какая, к чертям, разница?..
Рассвет всегда приходил медленно, давая время сомнениям ядом отравлять разум...но для того, кто пережил страх смерти, это казалось лишь шуткой животных инстинктов...Недвижимый, он ждал...
Сверкающий иней...
Нега и роскошь, серебристая быть кокаина...
Зимние бабочки спят...
Брызги случайных фраз в моей голове столь нежны, сколь шелковые нити, заботливо сотканные личинкой, жаждущей преображения...
Атласные ленты туго стянуты на запястьях - черное на белом, и белое в объятьях черного...
На обнаженном теле...
Только тишина и еле слышное тик-так - карманные часы распахнуты, пусто место для фотографии...
...где-то далеко, подхваченные ветром, кружатся ее останки псевдоснежинками, танцуя и играя, зная, что не кончена жизнь священного образа...
Трепет света свечи - танец для неискушенных, страх для тех, кто познал...
Пламя и сверкающий иней...
Капля алой крови рисует ровную дорожку на теплом-теплом теле, несясь куда-то вдаль, словно тропы жизни...
Ее аромат, смешанный со сладостью вечерних духов - метафора не угасающей страсти внутри стеклянного сосуда...
Серебряные перстни с гранатами, тонкие цепи меж пальцев - холод к жару, словно осень после душного лета, освежают бредовый сон...
Взведенный курок, выстрел, тихий как шепот...самоубийство муз...
Вдохновляет...
[Наверх]